В этот момент один из четверых — тот, что стоял как-то необычно наклонившись и немного раскорячившись и которого Каструни видел только со спины, снова заговорил, причем тем самым вулканически-текучим, похожим на жидкую лаву голосом:

— Туда, я сказал! Отведите ее во вторую комнату и положите на кровать рядом с англичанкой. — В его голосе чувствовалась властность — и едва замаскированная угроза. Скорее всего это и был Хумени.

Один из американцев — высокий худой человек с гладко зачесанными назад светлыми волосами приблизился к нему.

— А я еще раз спрашиваю — зачем? Послушай, Джорджи, я не имею ничего против этой работы. И деньги неплохие, да и путешествовать мне тоже нравится. Но, понимаешь, я привык знать, что делаю. Ненавижу работать вслепую.

— Вот как? — спросил Хумени. — Неужели твой прежний босс находил время всегда все тебе объяснять? Неужели мафия всегда так шла тебе навстречу? Неужели тебе всегда объясняли, что к чему и почему? Послушай, Гарсия, пойми — ты до сих пор жив только потому, что мне были крайне нужны услуги человека такого, как ты, и мне порекомендовали тебя. Ты специалист по похищениям и убийствам. Сколько ты уже со мной? Три недели, месяц? Так вот, единственный талант, который ты до сих пор проявил, это крайне нездоровое любопытство! Смотри, как бы оно тебя не погубило — я всегда могу отправить тебя обратно, в ласковые руки Майка Спиннети.

Человек, которого назвали Гарсией, заметно сник. Он отступил назад, потупился и промямлил:

— Да нет, я просто подумал, что…

— Ты слишком много думаешь! — рявкнул Хумени. — Причем, в основном о бабах. В этом вся твоя беда, не так ли? В женщинах! Ты всегда считаешь, что имеешь право на свою долю добычи — даже когда никакой доли тебе и не причитается. Именно поэтому Семья так и относится к тебе. Постыдился бы, Гарсия! Ведь та девушка тоже была из Семьи. Так вот, запомни, ЭТИ женщины — мои! Мои, слышишь? Пусть только на одну сегодняшнюю ночь. И сейчас я ревную их даже сильнее, чем могла бы ревновать мафия. Кстати, Гарсия, когда мы вернемся в Америку, как тебе лучше заплатить — золотом, или ты предпочитаешь другой тяжелый металл?

Тот, с кем он говорил, был заметно напуган и что-то залопотал, нервно размахивая руками. Похоже, он пытался оправдываться, но Хумени резко оборвал его:

— Довольно! Делай, что говорят! Оттащи ее во вторую комнату, уложи на кровать рядом с английской девушкой и постарайся держать подальше от нее свои жадные ручонки. А ты… — Он неловко, как калека, полуобернулся к стоявшему рядом с Гарсией человеку, — … ты помоги ему.

Два американца подхватили одурманенную и не сопротивляющуюся женщину, сразу же повисшую у них на руках, как мешок с картошкой. Ворча себе под нос, они вытащили ее за дверь и исчезли из поля зрения Каструни.

Хумени протянул руку к двери и закрыл ее за ними, а затем неуклюже повернулся к англичанину.

— Уиллис, — послышался его булькающий шепот, — сдается мне, этот Тони Гарсия может причинить нам кучу хлопот — если, конечно, мы ему позволим.

Когда все кончится, напомни мне, чтобы я принял соответствующее решение.

Его собеседник кивнул. Безукоризненно одетый и обладающий великолепной выправкой, он молча стряхивал с рукава невидимые пылинки. Затем на своем идеальном английском, он произнес:

— По-видимому, нечто вроде серной кислоты, не так ли? Полагаю, решение будет именно таким? У меня с детства были проблемы с химией. — Голос его был холоден, как лед, и говорил он размеренно, как автомат.

Хумени усмехнулся.

— Вот это-то мне и нравится в тебе больше всего, Бернард Уиллис, — сказал он. — Даже в твоих шутках нет ни капли чувства! Думаю, стоит поручить именно тебе заняться Гарсией, а? Может хоть тогда ты посмеешься от души…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

У Каструни даже мурашки побежали по коже.

Все-таки было в этом Хумени нечто, что-то такое, о чем ему, Каструни, обязательно нужно было узнать — окончательно убедиться, напрасны его подозрения или нет. Но манера этого человека говорить, его странные — как у калеки — поза и движения, его привычка командовать, повелевать, угрожать: все это было свойственно и тому, ДРУГОМУ, постоянно незримо присутствующему на задворках памяти Каструни, подобно разлагающемуся трупу, все эти годы смердящему из мысленной могилы, о которой давным-давно следовало забыть. Конечно, это совершенно невозможно, но ведь были же книги, разные причиндалы из седельных сумок, а теперь вот появился… этот Хумени.

Каструни постарался взять себя в руки, несколько мгновений боролся с искушением перебраться на другое место, но, в конце концов, отчаянное желание увидеть лицо Хумени победило. Остальные — американские головорезы и этот англичанин — были всего лишь мелкими сошками, ну, возможно, еще Уиллис что-то из себя представлял, а ключевой фигурой, центром, вокруг которого все вертелось, определенно был Хумени.

Наконец американцы вернулись.

— Готово, — сказал обладатель опасливого голоса. — Все исполнено как вы велели, мистер Хумени. Что теперь?

— Теперь, Гиллфеллон? — вопросом на вопрос ответил Хумени. — А теперь можете быть свободны. Садитесь в машины и отправляйтесь в Никозию. На всех нас забронированы билеты на самолет, вылетающий в два часа ночи. Ждите нас в аэропорту и старайтесь вести себя тише воды, ниже травы. А мы с Уиллисом скоро к вам присоединимся.

— А вы что тут будете делать? (Это Гарсия.) Вы, с Уиллисом?

— Уиллис дождется пока я все не закончу и отвезет меня в Никозию

Гарсия нервно облизнул губы и провел пальцами по своим блестящим прилизанным волосам.

— А… женщины? — кивнул он головой на открытую дверь, за которой располагались спальни.

— Похоже, ты никогда ничему не научишься, — негромко и сердито проговорил Хумени. Затем обратился к Уиллису: — Бернард, если на счет десять этот придурок не окажется за рулем своей машины, достань пушку, вложи ему в правое ухо и спусти курок!

Гарсия отступил на шаг, сунул руку за пазуху и застыл. Но Уиллис уже стоял, направив на него пистолет с большим навинченным на ствол глушителем. Оружие появилось в его руке как по волшебству. Как всегда невозмутимый, англичанин холодно спросил:

— Не будет ли мне позволено сначала всадить пулю ему в брюхо? — При этом он, как бы сам того не замечая, направил дуло своего автоматического пистолета куда-то в область пупка Гарсии.

Хумени, казалось, не обратил на его слова ни малейшего внимания.

— Раз… — начал считать он. Затем: — Два… три…

Гарсия не стал дожидаться когда прозвучит «четыре». Со стуком распахнув дверь, он опрометью бросился наружу.

Тот, кого звали Гиллфеллон, попятился вслед за ним, виновато пожимая плечами. На нем буквально лица не было.

— В принципе, — заметил Хумени, услышав звук заводящихся моторов, — они оба мне не нравятся. Обрати на это внимание, Уиллис.

Уиллис убрал пистолет.

— Где мне тебя ждать?

Хумени криво пожал плечами.

— Если хочешь, здесь.

Уиллс покачал головой.

— Ну уж нет, сейчас лучше быть подальше от тебя. Ты явно в дурном настроении, Джордж, а я пробыл с тобой достаточно долго, чтобы понимать насколько это может быть опасно. Я хочу сказать, опасно для того, кто в подобные моменты находится поблизости от тебя.

Хумени рассмеялся похожим на бульканье канализационного стока смехом и кивнул.

— Ну, как знаешь. Тогда отъедь куда-нибудь, посиди в машине и выкури сигарету-другую. Но возвращайся не позже чем через час. К тому времени все закончится и нам останется лишь поскорее убраться с этого острова. Завтра здесь будет слишком жарко. Как говорится, ситуация резко обострится. Или, если угодно, здесь, можно сказать, воцарится сущий ад. — И он снова рассмеялся.

Было заметно, что Уиллиса передернуло, но он быстро взял себя в руки.

— Лично мне почему-то кажется, что он воцарится здесь гораздо раньше, — заметил он. — Я даже склонен думать, что это произойдет в ближайшее время… — Он направился к выходу. — Хорошо, я немного прокачусь, но скажи мне только одно… — он остановился у самой двери и полуобернулся. — Почему именно здесь? Да, конечно, я понимаю, что ты хочешь стравить между собой греков, турков и англичан… но почему именно этот дом? Ведь ты оговорил это особо: что все должно случиться в доме Костаса Каструни. И упоминал его имя почти во всех своих инструкциях. Так почему именно он? Чем он тебе так насолил?